Во-первых, от брата пришло сообщение, что он, перепрыгивая во Флоренции через ограду, растянул лодыжку, а с растянутой лодыжкой он не может вести машину. И поэтому еще на неделю останется у своего итальянского друга, чтобы привести ногу в порядок. В общем, всех благ всем на следующие десять дней, извинения и все такое!
А во-вторых, записка от брата все равно уже ничего не исправит, потому что – если верить подружке Йоши – в субботу из школьной дирекции родителям Йоши отправили заказное письмо, в котором просят выяснить местонахождение ученицы Йоханны Эдлингер.
В-третьих, нет никакого смысла отлавливать у дома почтальона и выманивать у него письмо (с заказными письмами это не так-то просто), потому что мать Анны, зубрилки из Йошиного класса, – опять же, по словам подружки, – сказала, что она проинформирует мать Йоши о своих наблюдениях у Муксенедера. Это ее священный долг и родительская солидарность!
В-четвертых, в воскресенье мать Йоши сообщила, что в понедельник утром идет покупать ковер. Для ковра ей понадобятся деньги, которые она откладывала в синюю коробку. Из этой коробки в последние две недели Йоши каждый день что-то брала. Ее скудных карманных денег ни за что бы не хватило на посиделки у Муксенедера!
И в-пятых, родители Йоши жутко возмущены тем, что брат, вместо того чтобы прилежно учиться и сдавать два пропущенных экзамена, сидит в Италии с растянутой лодыжкой. Они в препоганейшем настроении.
– Я не могу вернуться домой, – сказала Йоши, – правда не могу. Письмо из школы, наверное, уже дошло. А мать Анны уже позвонила и сказала, что видела меня у Муксенедера. А мама уже подсчитала свои деньги на ковер и заметила, что почти тысячи шиллингов не хватает! Они меня убьют!
Я принялся успокаивать ее. Может быть, сказал я, мать Анны не дозвонилась. А письмо из школы, вполне возможно, отправили только сегодня, потому что по субботам секретарша работает вполсилы и почтовые отделения закрываются уже в десять утра. Ну а кражу, сказал я, просто надо упрямо отрицать. Ведь деньги мог забрать и брат, прежде чем уехать в Италию. Или домработница. Или кто-нибудь из гостей.
– Ты не понимаешь, – сказала Йоши. – Ты не знаешь моего отца!
Она села и стянула свитер. Повернулась ко мне спиной. Через правую лопатку наискось бежал неровный багрово-красный шрам.
– Вот что получается, если его разозлить, – сказала она, – и это всего-навсего из-за двойки по математике! Он меня бил деревянной вешалкой, а потом толкнул на стеклянную кухонную дверь. Брат из меня тридцать осколков вытащил.
Йоши снова натянула свитер.
– Парочка осталась внутри, они потом вышли вместе с гноем, потому что родители даже не пустили меня к врачу, чтобы тот не заявил куда надо. У меня все тело было в синяках!
Йоши снова легла.
– Я правда не могу домой, правда, – сказала она еле слышно, – этого раза я не переживу. Честно. Когда он принимается за меня, я так чудовищно боюсь, даже не могу описать.
Йоши отвернулась к стене.
– Однажды, – продолжила она монотонно и тихо, – он набросился на меня как сумасшедший, и я хотела выпрыгнуть в окно. И выпрыгнула бы, если б мать в меня не вцепилась. Точно бы выпрыгнула! Хоть мы и живем на шестом этаже…
Меня затошнило. Резинки внутри повисли, как мертвые. Я прилег рядом с Йоши на диван.
– Если бы только брат был здесь, – зашептала Йоши куда-то мне в шею, – он единственный, у кого хватает смелости перечить ему. Мать, наверное, тоже боится. А может, ей просто плевать. Не знаю!
Я прижал Йоши к себе, очень крепко, потому что она дрожала.
– Раньше я убегала к бабушке, – говорила Йоши. – Она меня защищала, просто-напросто выкидывала его из дома, хотя она и его мать. Он угрожал, что заберет меня с полицией. Но так этого и не сделал, потому что трясется над своей репутацией. Заявить в полицию – это для него позор. Я оставалась у бабушки пару недель. Потом меня забирала мама. А он делал вид, что ничего не случилось. Но теперь бабушка в богадельне. У нее с головой не все в порядке. Она меня даже не узнает.
– А больше у тебя никого нет? – спросил я.
– Нет, – сказала Йоши, – никогошеньки. Совсем никого. Если тебе не придет в голову, как мне быть, – тогда я не знаю, что делать. Знаю одно – больше я домой не вернусь. Никогда!
Я старался спокойно и хладнокровно придумать что-нибудь. Мне пришло в голову, что моя драгоценная семейка при каждой гуманитарной катастрофе на земном шаре носится с идеей усыновить ребенка оттуда, ведь это, как говорит мама, естественный долг сознательного гражданина, живущего в экономически и политически благополучной стране. До сих пор с усыновлением ничего не получалось – наверное, потому что люди, которые и так уже все потеряли, не желали расставаться еще и со своими детьми.
И я подумал: раз уж моя семейка регулярно демонстрирует готовность взять детей из Чили, Польши, Камбоджи или Сахеля, им должна подойти и Йоши. И еще, подумал я, не зря же моя мать – умный и хитрый адвокат? У нее обязательно должно получиться вырвать Йоши из рук сумасшедшего отца. Говорят, при желании можно на любого найти управу. А такого старого драчуна легко признать невменяемым, недееспособным и засунуть в психушку. Мы же не в такой стране живем, где чокнутым отцам все позволено!
Я решил, что наше единственное спасение – мама.
Я подошел к письменному столу, там стоит мамин телефон. Набрал ее рабочий номер. Секретарша подняла трубку и сказала, что никак не может отрывать мою мать, она ужасно занята. Но я настоял, чтобы нас соединили. И тут же услышал характерное щелчок, которое раздается каждый раз, когда кто-то любопытный в нашем доме снимает трубку спаренного аппарата, чтобы подслушивать. Только мне было на это плевать. Секретарша еще чуть-чуть потянула волынку, соединила меня с мамой, и мама отозвалась каким-то придушенным голосом. Я хотел рассказать ей о проблемах Йоши, но она не дала мне произнести ни слова.